- 1. Необходимость определения.
- 2. Физиократия.
- 3. Двойная задача, поставленная перед политической экономией А. Смитом: а) обеспечить народу обильный доход или средства к существованию; б) дать достаточный доход государству.
- 4. Первое замечание. Две в равной мере серьезные задачи, но ни та, ни другая не составляют предмета науки в собственном смысле слова. Есть другая точка зрения на политическую экономию.
- 5. Второе замечание. Две в равной мере важные, но разные по характеру операции: одна связана с интересом, другая — со справедливостью.
- 6. Политическая экономия по Ж.-Б. Сэю — просто изложение того, как образуются, распределяются и потребляются богатства.
- 7. Естественная точка зрения, позволяющая легко опровергнуть социализм, но являющаяся отчасти неточной. В плане производства или распределения богатства человек должен выбирать либо самые полезные, либо самые справедливые комбинации.
- 8. Эмпирическое деление на разделы. 9. Недостаточно полные поправки Бланки и Гарнье.
1. Начиная курс или трактат по политической экономии, первым делом следует определить самое науку, ее предмет, ее разделы, характер и границы. Я не собираюсь уходить от этой обязанности, но должен предупредить, что она труднее и требует больше времени, чем это представляется. Определения политической экономии нет. Из всех выдвинутых определений ни одно не получило общего окончательного одобрения, свидетельствующего о научно признанной истине. Я приведу наиболее интересные из них, дам их критику и попытаюсь сформулировать свое собственное. Это позволит мне упомянуть несколько имен, некоторые работы и даты, которые следует знать.
2. Первая значительная группа экономистов — это Кенэ и его последователи. У них общая доктрина, они образуют школу. Свою доктрину они назвали физиократией, что означает естественное управление обществом. Вот почему сегодня их называют физиократами. Помимо Кенэ, автора «Экономической таблицы» (1758 г.), основные представители физиократов — это Мерсье де ля Ривьер, Дюпон де Немур, авторы двух работ — «Естественный и сущностный порядок политических обществ» (1767 г.) и «Физиократия, или Естественное становление правления, наиболее выгодного для человеческого рода» (1767-1768 гг.), а также аббат Бодо, Ле Трон. Особое место занимает Тюрго. Из самих названий работ видно, что физиократы пытались скорее расширить область данной науки, нежели ограничить ее. Теория естественного управления обществом — это не столько политическая экономия, сколько общественная наука. Термин «физиократия» был бы, следовательно, слишком широким определением.
3. Адам Смит в «Исследовании о природе и причинах богатства народов» (1776 г.) первым попытался — с большим успехом — сгруппировать вопросы политической экономии в отдельную научную область. Однако лишь во Введении к книге IV труда, озаглавленной «О системах политической экономии», он так формулирует определение данной науки: «Политическая экономия, рассматриваемая как отрасль науки государственного человека и законодателя, ставит перед собой две различные задачи: первая — обеспечить народу обильный доход или средства к существованию, а точнее, обеспечить ему возможность добывать себе их; вторая — дать государству или обществу доходы, достаточные для государственных (публичных) услуг. Она ставит перед собой задачу обогатить одновременно и народ, и государя.» [А. Смит. Исследование..., с. 313]. Это определение, данное тем, кого назвали отцом политической экономии, не в начале, а в середине труда, когда он должен был в полной мере владеть предметом исследования, заслуживает того, чтобы на нем остановиться. Мне представляется, что оно вызывает два основных замечания.
4. Обеспечить народу обильный, а государству достаточный доход — это, разумеется, серьезная двойная задача; и если политическая экономия позволяет нам решить ее, то она оказывает нам названную услугу. Однако я не вижу здесь предмета для науки в собственном смысле слова. Действительно, характер собственно науки состоит в полном бескорыстии, с которым она стремится найти чистую истину независимо от каких-либо полезных или вредных последствий. Так, геометр, высказывающий положение, что в равностороннем треугольнике все углы равны, астроном, утверждающий, что планеты движутся по эллиптической орбите, одним из центров которой является Солнце, занимаются наукой в собственном смысле слова. Вполне возможно, что первая из этих истин, как и все другие истины геометрии, дает ценные результаты в плотничьей работе, обработке камней, архитектуре или строительстве домов; вполне возможно, что вторая истина, как и все истины астрономии, весьма полезна в навигации, но ни плотник, ни каменотес, ни архитектор, ни штурман, ни даже те, кто занимается теорией плотничьего дела, обработки камней, архитектуры и навигации, не являются учеными и не занимаются наукой в подлинном значении слова. Вместе с тем обе операции, о которых говорит А. Смит, аналогичны не операциям геометра или астронома, а тем, чем заняты архитектор и штурман. И если, следовательно, политическая экономия была бы тем, о чем говорит А. Смит, если бы она не была чем-то иным, то она являлась бы, разумеется, крайне интересным занятием, но не наукой в собственном смысле слова. Вот почему следует твердо сказать: политическая экономия — это нечто другое, чем то, о чем говорит А. Смит. Прежде чем думать об обеспечении обильного дохода народу, прежде чем заниматься обеспечением достаточного дохода для государства, экономист ищет и открывает чисто научные истины. Например, он делает это, когда высказывает положение о том, что стоимость вещей возрастает, когда растет спрос или же сокращается предложение, и что эта стоимость уменьшается в двух противоположных случаях; что процентная ставка понижается в прогрессирующем обществе; что установленный на земельную ренту налог целиком падает на собственника земли, не затрагивая цень на продовольствие. Во всех этих и многих других случаях экономист занимается чистой наукой. То же делал и сам А. Смит. Его последователи Мальтус и Рикардо, первый в работе «Опыт о законе народонаселения» (1798 г.), второй в «Началах политической экономии и налогового обложения» (1817 г.) пошли еще дальше по этому пути. Определение А. Смита является, таким образом, неполным, поскольку в нем не указан предмет политической экономии, рассматриваемой как наука в собственном смысле слова. Действительно, сказать, что задача политической экономии — обеспечить народу обильный, а государству достаточный доход, — равнозначно тому, что сказать, будто задача геометрии — строить прочные дома, а задача астрономии — обеспечивать безопасное судовождение на морях. Это значит, одним словом, определять науку через ее приложения.
5. Первое замечание об определении А. Смита относится к предмету науки; у меня есть и другое, не менее серьезное, касающееся ее характера.
Обеспечить народу обильный, а государству достаточный доход — это две одинаково важные, одинаково сложные операции, но операции, весьма различные по своему характеру. Первая состоит в том, чтобы поставить сельское хозяйство, промышленность, торговлю в те или иные определенные условия. В зависимости от того, благоприятны эти условия или нет, сельскохозяйственное, промышленное или коммерческое производство будет изобильным или же ограниченным. Так, в прошлом, во времена цехов, ремесленных гильдий, мастеров, регламентации и обложения пошлинами промышленность испытывала трудности и еле сводила концы с концами; сегодня — при противоположных условиях свободы труда и обмена — она растет и процветает. В первом случае было хуже, во втором — лучше, но и там, и тут речь идет лишь об интересе, который либо ограничивается, либо поощряется. Совсем иначе обстоит дело при обеспечении достаточного дохода государству. Здесь действительно имеет место операция, состоящая в изъятии части частных доходов, что необходимо для образования дохода общества. Это делается при хороших или же при плохих условиях. Однако от того, хороши эти условия или плохи, зависит не только доход государства, который будет достаточным либо недостаточным; от этого зависит, кроме того, отношение к индивидам, которое будет справедливым либо несправедливым: справедливым, если каждый вносит свою лепту, несправедливым, если одни приносятся в жертву, а другие получают привилегии. Так в прошлом одни классы освобождались от налогового бремени, которое падало исключительно на другие классы. Сегодня мы считаем это вопиющей несправедливостью. Таким образом, обеспечить народу обильный доход значит делать полезное дело, а дать государству достаточный доход — делать справедливое дело. Польза и справедливость, корысть и бескорыстие — вот два совершенно различных ряда соображений, и можно было бы пожелать, чтобы А. Смит это различие выявил, сказав, например, что предмет политической экономии состоит в том, чтобы указать прежде всего условия обильного производства общественного дохода и затем справедливого распределения произведенного дохода между индивидами и государством. Определение стало бы лучше, но и тогда осталась бы в стороне действительно научная часть политической экономии.
6. Жан-Батист Сэй, в хронологическом порядке самое известное имя в политической экономии после Адама Смита, сказал об определении своего предшественника: «Было бы лучше сказать, что предмет политической экономии — это выявить средства, с помощью которых богатства образуются, распределяются и потребляются». Действительно, его работа, первое издание которой вышло в 1803 г., а второе было арестовано цензурой периода Консульства и и появилось лишь после падения Первой империи, так и озаглавлена «Трактат по политической экономии, или простое изложение того, как образуются, распределяются и потребляются богатства». Экономисты широко одобрили и приняли это определение с вытекающими из него разделами (политэкономии). Было бы соблазнительным принять эти положения как классические. Но я позволю себе не присоединяться к этому мнению, причем как раз по той причине, которая обеспечила его успех.
7. На первый взгляд очевидно, что определение Ж.-Б. Сэя не только отличается от определения А. Смита, но и является в некотором смысле его прямой противоположностью. В то время как по А. Смиту вся политическая экономия является скорее искусством, нежели наукой, то, согласно Ж.-Б. Сэю, она — наука естественная. По его мнению, богатства образуются, распределяются и потребляются если не сами собой, то по меньшей мере независимым как бы от воли людей способом, а вся политическая экономия состоит просто в изложении этого способа.
Именно этот исключительный оттенок естественной науки, придаваемый всей политической экономии, и соблазнил экономистов в подобном определении. В самом деле, такая точка зрения особенно помогала им в борьбе с социализмом. Ими отвергался априори любой план организации труда, любой план организации собственности не потому, что он противоречил экономическому интересу или же социальной справедливости, а просто потому, что представлял собой искусственную комбинацию взамен комбинаций естественных. Эта натуралистическая точка зрения была, впрочем, заимствована Ж.-Б. Сэем у физиократов и вдохновлялась формулой «Laisserfaire, laisser passer», выражавшей их доктрину в области промышленного и коммерческого производства. Именно по этой причине Прудон присвоил школе экономистов эпитет фаталистов, и, действительно, трудно даже представить себе, как далеко зашли они в этом направлении. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочесть некоторые статьи в «Словаре политической экономии», такие, как «Конкуренция», «Политическая экономия», «Индустрия» Шарля Коклена или «Мораль» Андре Кошю; в них содержатся самые примечательные пассажи.
К сожалению, данная точка зрения столь же ошибочна, сколь и удобна. Если бы люди были всего лишь животными высшей породы, пчелами, инстинктивно занимающимися производством и придерживающимися своих нравов, то очевидно, что изложение и объяснение общественных явлений вообще и явлений производства, распределения и потребления богатств в частности составляло бы естественную науку, которая, по правде говоря, была бы отраслью естественной истории — естественной истории человека вслед за естественной историей пчелы. Но на деле все обстоит иначе. Человек — существо, наделенное разумом и свободой, способный на инициативу и прогресс. В области производства и распределения богатства, как и в целом в любой области общественной организации, у него есть выбор между хорошим и плохим, и он все больше идет от плохого к хорошему. Именно так он пришел от системы цехов, регламентаций и пошлин к системе свободы промышленности и торговли, к системе «laisser faire, laisser passer», пришел от рабства к крепостному праву, от крепостничества к наемному труду. Самые новейшие комбинации выше прежних как раз не потому, что они более естественны (и те и другие искусственны, а последние в еще большей мере, чем первые, ибо они возникли позже), а потому, что они больше соответствуют интересу и справедливости. И лишь после того, как дано доказательство этого соответствия, нужно давать свободу труду и торговле (laisser faire, laisser passer). И отвергать социалистические комбинации, если это обоснованно, следует как противоречащие интересу и справедливости.
8. Определение Ж.-Б. Сэя, таким образом, неточно; оно хуже определения А. Смита, являющегося неполным. Добавлю, что вытекающие из него разделы (политэкономии) совершенно эмпиричны. Теория собственности и теория налога, которые составляют в действительности лишь две части единой теории распределения богатства между людьми в обществе, рассматриваемыми сначала по отдельности как индивиды и затем коллективно как государство, и которые обе столь существенно зависят от моральных принципов, разделяются и отбрасываются, одна (теория собственности) — в теорию производства, другая (теория налога) — в теорию потребления, при этом обе разрабатываются исключительно под экономическим углом зрения. Что же касается теории меновой стоимости, носящей, напротив, столь явный характер исследования естественных явлений, то она входит в теорию распределения. Правда, его последователи весьма свободно обращаются с такой произвольной классификацией и не менее произвольно ставят, одни — теорию меновой стоимости в теорию производства, другие — теорию собственности в рамки теории распределения. Именно так сегодня изучается и преподается политическая экономия. Но не будет ли обоснованным сказать, что мы имеем здесь лишь разбитую рамку, от которой остается всего одна видимость, и что право и долг экономиста — это заняться прежде всего и с необходимым старанием философией науки?
9. Вместе с тем недостаток определения Ж.-Б. Сэя был замечен некоторыми из его учеников, однако, не поправившими его.
«От того, что принято считать сегодня подлинной сферой политической экономии, больше всего отошли в Германии и Франции, — говорил Адольф Бланки. — Некоторые экономисты хотели превратить ее в универсальную науку; другие попытались ограничить узкими и тривиальными рамками. Идущая во Франции борьба между этими крайними мнениями состоит в том, чтобы рассматривать политическую экономию как изложение того, что есть, либо же как программу того, что должно быть, т. е. как науку естественную или же как науку моральную. Мы считаем, в ней есть обе черты». Именно под этим предлогом, достаточным, чтобы осудить определение Ж.-Б. Сэя, Бланки его одобряет.
«Политическая экономия, — говорит вслед за Бланки Жозеф Гар-нье, — наука одновременно естественная и моральная; с этих двух точек зрения она констатирует то, что есть, и то, что должно быть при естественном ходе вещей и в соответствии с представлением о справедливости...» И, как следствие, Ж. Гарнье предлагает изменить определение Ж.-Б. Сэя, немного дополнив его: «Политическая экономия есть наука о богатстве, т.е. наука, имеющая целью определить, как богатство производится и как должно производиться наиболее рациональным (естественным, справедливым) образом, а также обменивается, распределяется, используется в интересах как индивидов, так и общества в целом». Чтобы выйти из привычной колеи свой школы, Ж. Гарнье предпринимает в данном случае серьезное и заслуживающее уважения усилие. Удивительно, однако, что он сразу же не заметил, сколь это переплетение, это предлагаемое им соединение двух определений в одно представляет собой странную и нелепую вещь. В этом — удивительный пример философской слабости французских экономистов, отражающейся на проявлении их многих интеллектуальных качеств, главные из которых — ясность и точность. Как политическая экономия может быть одновременно наукой естественной и наукой моральной? И какое представление можно составить о подобной науке? С одной стороны, есть наука о морали, чья цель — определить, как богатство должно быть самым справедливым образом распределено, с другой, есть естественная наука, чья цель — определить, как богатство самым естественным образом производится. К тому же нельзя ли последнюю с пользой для дела заменить искусством — искусством в изобилии производить богатство? В целом мы возвращаемся от определения Ж.-Б. Сэя к определению А. Смита, но при этом подлинная естественная наука все еще от нас ускользает.
Мы постараемся найти ее сами. Мы разделим политическую экономию, если необходимо, на науку естественную, науку о морали и искусство. Но предварительно мы разграничим науку, искусство и мораль.