- 10. Искусство советует, предписывает, направляет; наука наблюдает, излагает, объясняет.
- 11. Различение между наукой и искусством, теорией и практикой.
- 12. Наука просвещает искусство; искусство извлекает пользу из науки.
- 13. Данные науки могут просвещать несколько видов искусства; один вид искусства может извлекать пользу из данных нескольких наук.
- 14, 15. Различение хорошее, но недостаточное.
- 16. Наука, изучение фактов.
- 17. Первое различие: естественные факты, проистекающие из игры сил природы; гуманитарные факты, имеющие источником проявление воли человеком. Естественные и гуманитарные факты, предмет чистой науки (науки в собственном смысле слова и истории).
- 18. Второе различие: индустриальные гуманитарные факты, или факты отношений между людьми и вещами; моральные гуманитарные факты, или факты отношений между людьми.
- 19. Индустриальные факты, предмет прикладной науки или искусства. Моральные факты, предмет науки о морали или морали.
- 20. Истинное, полезное и доброе — критерии науки, искусства и морали соответственно.
10. Некоторое число лет назад Шарль Коклен, автор довольно хорошего «Трактата о кредите и банках», один из самых активных и уважаемых сотрудников «Словаря политической экономии», в статье «Экономическая политика» отмечал, что политическую экономию еще предстоит определить. В подтверждение этого тезиса он привел определения А. Смита, Ж.-Б. Сэя (данные мною выше), а также Сисмонди, Сторка, Росси, показал имеющиеся между ними различия, отметил, что ни одно из них не получило решающего преимущества. Он даже установил, что их авторы сами не следовали им в своих работах. Далее Ш. Коклен справедливо замечает, что, прежде чем определить политическую экономию, следует поставить вопрос о том, является ли она наукой или искусством, не является ли она одновременно и тем и другим, и что прежде всего необходимо четко отличать искусство от науки. Высказываемые им по этому поводу соображения в высшей мере справедливы и, поскольку мы пока не продвинулись в решении нашей проблемы, нам остается лишь воспроизвести их.
«Искусство, — говорит он, — состоит ... в ряде предписаний и правил, которым надлежит следовать; наука же — в знании определенных наблюдаемых или обнаруженных явлений и отношений. Искусство советует, предписывает, направляет; наука наблюдает, излагает, объясняет. Когда астроном наблюдает и описывает движение звезд, он занимается наукой; но когда, завершив свои наблюдения, он выводит из них правила, применимые в навигации, он занимается искусством. Таким образом, наблюдать и описывать явления — дело науки; давать наставления, предписывать правила — дело искусства».
11. В примечании автор высказывает мнение, еще более уточняющее различие и заслуживающее того, чтобы его воспроизвести.
«Вполне реальное различие, — пишет он, — устанавливаемое нами между наукой и искусством, не имеет ничего общего между различием, которое проводится — обоснованно или нет — между теорией и практикой. Теории есть как в искусстве, так и в науке, и можно утверждать, что только первые в некотором роде противостоят практике. Искусство диктует правила, но правила общие, и было бы разумным предположить, что эти правила, будь они и верными, могут расходиться в некоторых особых случаях с практикой. Но не так обстоит дело с наукой, которая ничего не приказывает, не советует, не предписывает, которая ограничивается наблюдением и объяснением. Так какой может быть смысл в ее противостоянии практике?»
12. Проведя, таким образом, различие между искусством и наукой, Коклен четко показывает их соответствующую роль и значение.
«Мы далеки от того, — говорит он, — чтобы сожалеть или находить странным, что из научных истин люди стараются извлечь правила, приложимые к ведению человеческих дел. Плохо, когда научные истины остаются бесплодными, а единственный способ их использовать — это вывести из них искусство. Между наукой и искусством, как мы уже говорили, имеются тесные родственные связи. Наука дает искусству свое знание, она исправляет его приемы, она освещает и направляет его движение; без помощи со стороны науки искусство может двигаться лишь на ощупь, спотыкаясь на каждом шагу. С одной стороны, именно искусство осваивает истины, которые наука открывает и которые, не будь его, оставались бы бесплодными. Почти всегда оно является главной побудительной силой человеческих усилий. Человек редко исследует ради одного удовольствия больше знать; он хочет, как правило, иметь в своих трудах полезную цель, и только через искусство он достигает этой цели».
13. Тем не менее он настаивает на необходимости сохранять различие между наукой и искусством, в поддержку этого он делает последнее замечание, заслуживающее упоминания.
«Тем более необходимо, — говорит он, — подчеркивать только что проведенное нами различие, поскольку, хотя наука и искусство имеют часто много точек соприкосновения, их сферы далеко не тождественны. Данные одной науки иногда могут быть использованы многими различными видами искусства. Так, геометрия, или наука о соотношениях пространства, освещает или направляет работы землеустроителя, инженера, артиллериста, штурмана, строителя кораблей, архитектора и т. д. Химия приходит на помощь как фармацевту, так и красильщику и большому числу промышленных профессий. Кто мог бы сказать, сколько различных видов искусства используют общие данные физики? И, обратно, один вид искусства может извлекать пользу из данных нескольких наук; так, если ограничиться одним примером, медицина, или искусство лечения, обращается одновременно к данным анатомии, физиологии, химии, физики, ботаники и т. д.»
14. Ш. Коклен пытается, наконец, показать, насколько различение науки и искусства было бы плодотворно применить к определению политической экономии и классификации областей экономики; затем он добавляет:
«Попытаемся ли мы ... уже сейчас провести более четкое разграничение между наукой и искусством и дать им различные названия? Нет, нам достаточно четко провести различие: время и более глубокое понимание предмета сделают остальное».
Эта оговорка удивительна. Странно, что автор, выдвинув столь верную идею, добровольно отказывается таким образом от удовольствия и чести следовать ей. Но вот что еще более удивительно: автор пытается в действительности, чтобы он ни говорил, провести разграничение между искусством и наукой, определяя подлинный предмет политической экономии. И это ему удается столь мало, что, принимая элементы искусства за элементы науки, придерживаясь на факты индустрии взгляда, носящего сильный отпечаток натуралистической и физиократической точки зрения (в чем я упрекал Ж.-Б. Сэя и от чего не могут избавиться его ученики), он не только не рассеивает, но еще больше увеличивает путаницу, на которую сам же и указывает. Так он, без сомнения, поступает, когда задается вопросом: «Является ли предметом экономической науки богатство или же индустрия, источник богатства?» Или же когда пишет: «Почему в качестве предмета исследования политической экономии принимается скорее богатство, нежели индустрия?» Или выясняет, каковы были «последствия этой ошибки». Наконец, когда он отмечает в качестве «окончательного характера экономической науки» то, что это «одна из отраслей естественной истории человека». Невозможно больше сбиться с пути после столь тщательных предосторожностей.
15. В результате можно, видимо, подумать, будто сама идея различения науки и искусства не столь уж подходит для данного обстоятельства. И тем не менее это различение прекрасно приложимо к политической экономии. Достаточно подумать об этом немного, чтобы, вооружившись этой мыслью, остаться убежденным, что — если не придерживаться предвзятых представлений данной школы — есть теория богатства, т. е. меновой стоимости и обмена, являющаяся наукой, и есть теория производства богатства, т. е. сельского хозяйства, обрабатывающей промышленности и торговли, являющаяся искусством. Только, скажем сразу же, если это различение и обоснованно, оно в то же время недостаточно, так как не учитывает распределение богатства.
Чтобы немедленно убедиться в этом, вспомним наблюдение Бланки о том, что политическая экономия может рассматриваться одновременно как изложение того, что есть, и как программа того, что должно быть. Итак, то, что должно быть, должно быть либо с точки зрения полезности или интереса, либо с точки зрения справедливости. То, что должно быть с точки зрения интереса, — это предмет прикладной науки, или искусства; то, что должно быть с точки зрения справедливости, — это предмет науки о морали, или морали. Очевидно, что Бланки и Гарнье озабочены прежде всего тем, что должно быть с точки зрения справедливости, поскольку они говорят о политической экономии, рассматриваемой как наука о морали, об идее права и справедливости, о том, как богатство должно быть наиболее справедливым образом распределено. Очевидно, напротив, что такая точка зрения ускользает от Коклена и, отмечая необходимость различения искусства и науки, он забывает отметить также различие между искусством и моралью. Ну, хорошо! Что касается нас, не будем пренебрегать ничем; вернемся к вопросу в полном объеме и проведем разграничение рациональным, полным и окончательным образом.
16. Нам необходимо разграничить науку, искусство и мораль. Иными словами, речь идет о том, чтобы обратиться к философии науки вообще с тем, чтобы придти к философии политической и общественной экономии в частности.
Является истиной, давно высказанной в философии Платона, что наука изучает не тела, а факты, чьим театром действия являются тела. Тела уходят, а факты остаются. Факты, их отношения и законы — таков предмет любого научного исследования. Впрочем, науки могут различаться лишь в силу различия их предмета, или изучаемых ими фактов. Таким образом, чтобы различать науки, надо различать факты.
17. Итак, факты, имеющие место в нашем мире, могут рассматриваться как факты двух видов: одни порождаются игрой сил природы, сил слепых и фатальных; другие имеют своим источником проявление воли человека, что является силой проницательной и свободной. Факты первого рода имеют своим театром действия природу, поэтому мы будем называть их естественными фактами. Факты второго рода имеют своим театром действия человечество, поэтому мы будем называть их гуманитарными. Наряду с огромным числом слепых и фатальных сил во Вселенной есть сила, которая сознает себя и управляет собою: это воля человека. Возможно, что эта сила не столь хорошо знает себя и не столь хорошо владеет собою, сколь она полагает. Но это можно выяснить только при ее изучении. Однако в данный момент это маловажно: главное — то, что она знает себя и владеет собою по меньшей мере в определенных пределах, и это образует глубокое различие между последствиями этой силы и последствиями других сил. Ясно, что по отношению к последствиям естественных сил нельзя сделать ничего другого, как признать их, выявить их, объяснить их, а по отношению к последствиям человеческой воли следует, напротив, сначала их признать, выявить, объяснить, а затем управлять ими. Все это очевидно, ибо силы природы не обладают сознанием и, более того, не могут действовать иным образом, а человеческая воля, напротив, обладает сознанием и может действовать по-разному. Последствия сил природы составят, следовательно, предмет исследования, которое можно назвать чистой естественной наукой, или наукой в собственном смысле слова. Последствия человеческой воли будут сначала предметом исследования, которое можно назвать чистой наукой о морали или историей, а затем исследованием, которое можно назвать иначе — либо искусством, либо моралью, как мы увидим ниже. Таким образом уже оправдывается различение Ш. Коклена между наукой и искусством. Искусство «советует, предписывает, направляет», поскольку оно имеет своим предметом факты, чей источник — воля человека, а поскольку воля человека является, по меньшей мере до определенного предела, силой проницательной и свободной, то ей следует советовать, предписывать ей то или иное поведение, направлять ее. Наука «наблюдает, излагает, объясняет», так как ее предмет — это факты , порождаемые игрой сил природы, а поскольку силы природы слепы и фатальны, то по отношению к ним нельзя сделать ничего другого, как наблюдать их, излагать и объяснять их последствия.
18. Мы возвращаемся, таким образом, к различию между наукой и искусством, проведенному Кокленом, но не эмпирически, а методологически, принимая во внимание проницательность и свободу человеческой воли. Теперь следует найти различие между искусством и моралью. Тот же самый учет проницательности и свободы человеческой воли или, по меньшей мере, учет одного из следствий этого факта, даст нам в руки принцип — принцип разделения гуманитарных фактов на две категории.
Факт проницательности и свободы человеческой воли разделяет все существа Вселенной на два крупных класса: людей и вещей. Всякое существо, не знающее себя и не владеющее собой, является вещью. Всякое существо, которое знает себя и владеет собою, является человеком. Человек знает себя, владеет собою, он — человеческая личность. Только человек является личностью; минералы, растения, животные являются вещами.
Цель вещей рациональным образом подчинена цели людей. Так как вещь не знает себя и не владеет собой, она не несет ответственности за движение к своей цели, за осуществление своей судьбы. Будучи также неспособной на порок или добродетель, она всегда полностью невинна; она может быть уподоблена чистому механизму. С этой точки зрения с животными дело обстоит так же, как с минералами и растениями: их инстинкт, как любая сила природы, является всего лишь слепой и фатальной силой. Человеческая личность, напротив, уже по одному тому, что она знает себя и владеет собой, несет на себе бремя по самостоятельному достижению цели, она ответственна за исполнение своей судьбы, она будет достойна похвалы, если исполнит ее, или осуждения в противном случае. Она, следовательно, обладает полной способностью, полной свободой действий в том, чтобы подчинить цель вещей своей собственной цели. Эта способность, эта свобода действий носит особый характер: это — моральная власть, это — право. Таково основание права людей по отношению к вещам.
Однако, если цель всех вещей подчинена цели всех людей, то, напротив, цель какого-либо одного человека не подчинена цели какого-либо другого человека. Если бы на Земле был всего один человек, он был бы хозяином всех вещей. Но дело обстоит не так, и поэтому все те, кто находится на ней, будучи в равной степени людьми, равно ответственны за достижение своей цели, за исполнение своей судьбы. Все эти цели, все эти судьбы должны координироваться между собой. Именно в этом источник взаимности права и долга в отношениях между людьми.
19. Исходя из этого, мы видим, что есть основание для проведения глубокого различия в гуманитарных фактах. Надо различать, с одной стороны, факты, проистекающие из воли, из деятельности человека, осуществляющейся по отношению к вещам, иными словами, отношения между людьми и вещами. Надо различать, с другой стороны, факты, проистекающие из воли, из деятельности человека по отношению к воле, к деятельности других людей, — иными словами отношения между людьми. Законы этих двух категорий фактов по сути различны. Задача воли человека, осуществляющейся по отношению к силам природы, цель отношений между людьми и вещами — это подчинение цели вещей цели человека. Задача воли человека, проявляющейся по отношению к воле других людей, задача отношений между людьми — это координация судеб людей между собой.
Итак, закрепляя, как это положено, данное различие с помощью определений, я называю индустрией совокупность фактов первой категории и нравами совокупность фактов второй категории. Теория индустрии будет называться прикладной наукой, или искусством; теория нравов — наукой о морали или моралью.
Следовательно, чтобы факт принадлежал к категории индустрии и чтобы теория этого факта составляла какой-либо вид искусства, необходимо и достаточно, чтобы данный факт, имеющий своим источником проявление человеческой воли, представлял собой отношение между людьми и вещами по поводу подчинения цели вещей цели людей. Вы можете вернуться ко всем приведенным выше примерам искусств и признаете за всеми ними эту характеристику. Так, архитектура, строительство судов, навигация, о чем говорилось ранее, указывают нам на дерево и камень как элементы для строительства домов, на дерево и железо для постройки судов, на пеньку как материал для изготовления снастей, на способы кройки парусов, их постановки и управления ими. Море будет нести на себе корабли, ветер будет надувать паруса, а небо и звезды будут указывать дорогу штурману.
А чтобы факт принадлежал к категории нравов и чтобы теория этого факта являлась отраслью морали, необходимо и достаточно, чтобы этот факт, также имеющий своим источником проявление человеческой воли, представлял собой отношение людей между собой с целью координации судеб этих людей между собой. Так, например, в области брака и семейной жизни именно мораль будет фиксировать роль и положение мужа и жены, родителей и детей.
20. Таковы, следовательно, наука, искусство и мораль. Их соответствующие критерии — это истина, польза или интерес, добро или справедливость. А теперь зададимся вопросом: имеется ли во всеобъемлющем исследовании общественного богатства и относящихся к этому фактов материал для одного или двух из указанных видов интеллектуального поиска или же для всех трех? Мы узнаем это, анализируя идею богатства в следующем уроке.